Неточные совпадения
— Видите ли что? — сказал Хлобуев. — Запрашивать с вас дорого не буду, да и не люблю: это было бы с моей стороны и бессовестно. Я от вас не скрою также и того, что в
деревне моей из ста душ, числящихся по ревизии, и пятидесяти нет налицо: прочие или померли от эпидемической болезни, или отлучились беспаспортно, так что вы почитайте их как бы умершими. Поэтому-то я и прошу с вас всего только тридцать
тысяч.
Память показывала десятка два уездных городов, в которых он бывал. Таких городов — сотни. Людей, подобных Денисову и Фроленкову, наверное, сотни
тысяч. Они же — большинство населения городов губернских. Люди невежественные, но умные, рабочие люди… В их руках — ремесла, мелкая торговля. Да и
деревня в их руках, они снабжают ее товарами.
«Куда ж я дел деньги? — с изумлением, почти с ужасом спросил самого себя Обломов. — В начале лета из
деревни прислали
тысячу двести рублей, а теперь всего триста!»
— Постой! Дай вспомнить… Недавно из
деревни прислали
тысячу, а теперь осталось… вот, погоди…
Возвращаясь в город, мы, между
деревень, наткнулись на казармы и на плац. Большие желтые здания, в которых поместится до
тысячи человек, шли по обеим сторонам дороги. Полковник сидел в креслах на открытом воздухе, на большой, расчищенной луговине, у гауптвахты; молодые офицеры учили солдат. Ученье делают здесь с десяти часов до двенадцати утра и с пяти до восьми вечера.
Деревню, дачу, дом,
Сто
тысяч чистым серебром.
Заболотье было очень обширное село, считавшее не менее полутора
тысяч душ, а с
деревнями, к нему приписанными, числилось с лишком три
тысячи душ мужского пола.
Это было большое торговое село Заболотье, заключавшее в себе с
деревнями более трех
тысяч душ.
Во время движения партии езда по этим улицам прекращалась… Миновали Таганку. Перевалили заставу… А там, за заставой, на Владимирке,
тысячи народа съехались с возами, ждут, — это и москвичи, и крестьяне ближайших
деревень, и скупщики с пустыми мешками с окраин Москвы и с базаров.
В одной
деревне он увидел лежавший в поле громадный валун,
тысяч в пять пудов, и объявил, что такую редкость необходимо отправить в Петербург на обывательских подводах.
При таковом заведении неудивительно, что земледелие в
деревне г. некто было в цветущем состоянии. Когда у всех худой был урожай, у него родился хлеб сам-четверт; когда у других хороший был урожай, то у него приходил хлеб сам-десять и более. В недолгом времени к двумстам душам он еще купил двести жертв своему корыстолюбию; и поступая с сими равно, как и с первыми, год от году умножал свое имение, усугубляя число стенящих на его нивах. Теперь он считает их уже
тысячами и славится как знаменитый земледелец.
— Я ехал из своей
деревни жениться, — продолжал Калистратов, тщательно вытирая платком браслет. — Вещей со мною было на сто
тысяч. Я сошел дорогой, а ямщик, ррракалья этакая, хвать по лошадям. Я догнал сзади и за колеса: тпру, и стой.
Для приезжих, случайных гостей потребовалась прислуга, и
тысячи крестьянских девушек потянулись из окрестных
деревень в город.
–"Третье, сыну моему Федору — сельцо Дятлово с
деревнею Околицей и село Нагорное с
деревнями, а всего
тысяча сорок две души".
Порядился я у него с артелью за
тысячу рублей в
деревне дом оштукатурить.
То видится ему, что маменька призывает его и говорит:"Слушай ты меня, друг мой сердечный, Сенечка! лета мои преклонные, да и здоровье не то, что было прежде…"и в заключение читает ему завещание свое, читает без пропусков (не так, как Митеньке:"там, дескать, известные формальности"), а сплошь, начиная с во имяи кончая «здравым умом и твердою памятью», и по завещанию этому оказывается, что ему, Сенечке, предоставляется сельцо Дятлово с
деревнею Околицей и село Нагорное с
деревнями, а всего
тысяча сорок две души…
Насколько громадное значение имел Кукарский завод, достаточно сказать только то, что во всех заводах, вместе с селами,
деревнями и «половинками», считалось до пятидесяти
тысяч рабочего населения.
Мать думала о бесчисленных
деревнях, робко прижавшихся к земле, о людях, тайно ожидавших прихода правды, и о
тысячах людей, которые безмысленно и молча работают всю жизнь, ничего не ожидая.
В
деревне своей князь жил в полном смысле барином, имел четырех детей, из которых два сына служили в кавалергардах, а у старшей дочери, с самой ее колыбели, были и немки, и француженки, и англичанки, стоившие, вероятно,
тысяч.
— Мать пишет, что она дала тебе
тысячу рублей: этого мало, — сказал Петр Иваныч. — Вот один мой знакомый недавно приехал сюда, ему тоже надоело в
деревне; он хочет пользоваться жизнию, так тот привез пятьдесят
тысяч и ежегодно будет получать по стольку же. Он точно будет пользоваться жизнию в Петербурге, а ты — нет! ты не за тем приехал.
Когда зашел разговор о дачах, я вдруг рассказал, что у князя Ивана Иваныча есть такая дача около Москвы, что на нее приезжали смотреть из Лондона и из Парижа, что там есть решетка, которая стоит триста восемьдесят
тысяч, и что князь Иван Иваныч мне очень близкий родственник, и я нынче у него обедал, и он звал меня непременно приехать к нему на эту дачу жить с ним целое лето, но что я отказался, потому что знаю хорошо эту дачу, несколько раз бывал на ней, и что все эти решетки и мосты для меня незанимательны, потому что я терпеть не могу роскоши, особенно в
деревне, а люблю, чтоб в
деревне уж было совсем как в
деревне…
Русская
деревня, за всю
тысячу лет, дала нам лишь одного комаринского.
Деревня эта не проезжая, а глухая, и что потому только и приезжают сюда, что здесь пароход останавливается, и что когда пароход не приходит, потому чуть-чуть непогода, так он ни за что не придет, — то наберется народу за несколько дней, и уж тут все избы по
деревне заняты, а хозяева только того и ждут; потому за каждый предмет в три цены берут, и хозяин здешний гордый и надменный, потому что уж очень по здешнему месту богат; у него невод один
тысячу рублей стоит.
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и на мой вопрос отвечал, что это, вероятно, дело рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из
деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру по службе, — имеет на крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в
деревню, и закабаливает здесь всякого рода рабочих, выдавая им на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих крестьян десятки
тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
Лета от сотворения мира семь
тысяч семьдесят третьего, или по нынешнему счислению 1565 года, в жаркий летний день, 23 июня, молодой боярин князь Никита Романович Серебряный подъехал верхом к
деревне Медведевке, верст за тридцать от Москвы.
— Дали ему гривну на дорогу и отпустили, — ответил Поддубный. — Тут попался нам мужик, рассказал, что еще вчера татары напали на
деревню и всю выжгли. Вскоре мы сами перешли великую сакму: сметили, по крайнему счету, с
тысячу лошадей. А там идут другие мужики с бабами да с детьми, воют да голосят: и наше-де село выжгла татарва, да еще и церковь ограбили, порубили святые иконы, из риз поделали чепраки…
«Собираться стадами в 400
тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая
деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
Противу него, для преграждения пути, выслано было Чикою две
тысячи человек с четырьмя пушками, которые и ожидали его в
деревне Жукове.
Михельсон, оставя их у себя в тылу, пошел прямо на Чесноковку, где стоял Чика с десятью
тысячами мятежников, и, рассея дорогою несколько мелких отрядов, 25-го на рассвете пришел в
деревню Требикову (в пяти верстах от Чесноковки).
Длинные багровые полосы, пересекавшие главную улицу — центр фабрик и деятельности, огни, повторявшиеся в лужах, дикие взвизгивания и песни, глухо раздававшиеся внутри домов, страшная трескотня, производимая
тысячью миткалевых станов на всем ходу, — все это придавало Комареву какой-то фантастический вид, вовсе не свойственный обыкновенным
деревням.
Панауров, красивый, немножко наглый, закуривающий из лампадки и посвистывающий, казался ее отцу совершенным ничтожеством, и, когда потом зять в своих письмах стал требовать приданого, старик написал дочери, что посылает ей в
деревню шубы, серебро и разные вещи, оставшиеся после матери, и 30
тысяч деньгами, но без родительского благословения; потом прислал еще 20
тысяч.
Эта богатая помещичья семья имела в уезде
тысяч около трех десятин с роскошною усадьбой, но
деревни не любила и жила зиму и лето в городе.
— Ах, боже мой! как вы забывчивы, князь! Но вы совершенно, совершенно забыли все прежнее! Мой муж, Афанасий Матвеич, неужели вы его не помните? Он теперь в
деревне, но вы
тысячу раз его видели прежде. Помните, князь: Афанасий Матвеич?..
Стоило только продать лес, отдельные куски пустоши и удержать главное золотое дно — Семеновское с 4
тысячами десятин чернозема, сахарным заводом и 200 десятин заливных лугов, если посвятить себя этому делу и, поселившись в
деревне, умно и расчетливо хозяйничать.
И вот Евгений, съездив весною (отец умер постом) в именья и осмотрев всё, решил выйти в отставку, поселиться с матерью в
деревне и заняться хозяйством с тем, чтобы удержать главное именье. С братом, с которым не был особенно дружен, он сделался так. Обязался ему платить ежегодно 4
тысячи или единовременно 80
тысяч, за которые брат отказывался от своей доли наследства.
Передо мной
тысячами и десятками
тысяч прошли имена и названия
деревень.
Треплев. Ему нездорово жить в
деревне. Тоскует. Вот если бы ты, мама, вдруг расщедрилась и дала ему взаймы
тысячи полторы-две, то он мог бы прожить в городе целый год.
Я, конечно, занял эту пустячную сумму; потом получил из
деревни тысячу рублей.
— Ровнехонько тридцать. Но ведь мне горько: я отец… Я равнодушно видеть старших не могу, хуже, чем сироты. Ну, хоть бы с воспитания взять: обеих их в
деревне сама учила, ну что она знает? А за эту платила в пансион по
тысяче рублей… Ну и это еще не все…
Этот тревожный призыв неприятно взволновал Ипполита Сергеевича, нарушая его намерения и настроение. Он уже решил уехать на лето в
деревню к одному из товарищей и работать там, чтобы с честью приготовиться к лекциям, а теперь нужно ехать за
тысячу с лишком вёрст от Петербурга и от места назначения, чтоб утешать женщину, потерявшую мужа, с которым, судя по её же письмам, ей жилось не сладко.
Теперь я занял денег, чтоб купить
деревню; но
тысячи рублей недостает; а где их взять?
Приехал барин — так в
деревне называли станового пристава. О том, когда и зачем он приедет, было известно за неделю. В Жукове было только сорок дворов, но недоимки, казенной и земской, накопилось больше двух
тысяч.
Дядя Никон. Ты, Анашка, меня, значит, в Питер возьми, ей-богу, так! Потому самому… я те все документы представить могу. Меня, может, токмо што в
деревне родили, а в Питере крестили, — верно! Теперь барин мне, значит, говорит: «Никашка, говорит, пошто ты, старый пес, свои старые кости в заделье ломаешь, — шел бы в Питер». «Давайте, говорю, ваше высокородие,
тысячу целковых; а какой я теперича человек, значит, без денег… какие артикулы могу представить али фасоны эти самые… и не могу».
Двести пятьдесят
деревень объехал; с железными дорогами семь
тысяч восемьсот верст сделал, — надобно было на это употребить времени и труда!
Была бы она дама и неглупая, а уж добрая, так очень добрая; но здравого смысла у ней как-то мало было; о хозяйстве и не спрашивай: не понимала ли она, или не хотела ничем заняться, только даже обедать приказать не в состоянии была; деревенскую жизнь терпеть не могла; а рядиться, по гостям ездить, по городам бы жить или этак года бы, например, через два съездить в Москву, в Петербург, и прожить там
тысяч десять — к этому в начальные годы замужества была неимоверная страсть; только этим и бредила; ну, а брат, как человек расчетливый, понимал так, что в одном отношении он привык уже к сельской жизни; а другое и то, что как там ни толкуй, а в городе все втрое или вчетверо выйдет против
деревни; кроме того, усадьбу оставить, так и доход с именья будет не тот.
О себе Клементий мне рассказал, что года два тому назад барин отпустил его в Питер опять и что, мало того, взял под свой залог его подряд и сдал ему, и что он с этого времени, по милости божией, и пошел опять в гору, и теперь имеет
тысяч до десяти чистого капитала, что блажи теперь у него никакой нет, в
деревню съездит каждую зиму, хмельного ничего в рот не берет, потому что от хмельного мужику все нехорошее и в голову приходит.
— «Нет, говорю, дядя, ни за какие
тысячи не пойду в
деревню в этаком безобразии; помоги ты мне здесь, дай ты мне здесь пооправиться».
— Это случилось в
тысяча восемьсот шестьдесят первом году, начал мистер Чарли своим характерным, ломаным языком международного наездника и сальто-морталиста. В том году, когда я вместе с цирком знаменитого когда-то Паоли странствовал по венгерским городам, больше похожим на
деревни, раскинувшиеся на десятки верст. Труппа у нас была разноплеменная, но прекрасно подобранная; всё артисты высшей пробы смелые, ловкие… настоящие художники… Публика нас принимала радушно, и представления всегда давали полные сборы.
— А мужики у вас в
деревне не богатые? Вон, Албантов осенью одного вина продал на сто двадцать
тысяч. Сами же вы говорили, что у каждого мужика спрятано керенок на двадцать — тридцать
тысяч. И все у них есть, всякая скотина. Где же нам, дачникам, до них?
— А фунт хлеба стоит семьдесят пять копеек! Значит, четыре фунта хлеба, гривенник на прежние деньги! Да как же ему не совестно! Ведь это Албантовы, первые богачи в
деревне, они осенью одного вина продали на сто двадцать
тысяч. Как же ты его не пристыдил, что так врачу не платят?